Запреты, требования и обращение с детской агрессивностью

 

Можно ли обойтись без агрессивности? Кто виноват, если дети не выполняют запретов и требований? Вытеснение: а что дальше? Вопросы, на которые нет ответов. Как именно вносятся запреты и требования? Почему мы болезненно реагируем на протесты детей? Детям нужна помощь, а не выучка! Симптомы, возникающие на почве вытесненной агрессивности. «Феномен Адорно». Причины наших страхов перед агрессивностью детей. Смысл запретов и правил. Агрессивные игры как символическое пространство для переработки конфликтов.

 

Как мы уже говорили, психоаналитическая педагогика помогает многое узнать не только о психологии ребенка, но и о своих собственных чувствах. Однако она не дает «рецептов». Речь о самой точке зрения на воспитательные проблемы и на природу ребенка, а точнее сказать, на природу человека в целом.

 

Огромную роль в человеческой природе играет агрессивность. Мы уже говорили, что в те времена, когда Фрейд делал свои открытия, в европейском обществе особой табуизации подвергалась сексуальность. Это и становилось чаще всего причиной неврозов. Начиная же со второй половины ХХ века такой табуизации стала подвергаться агрессивность. Как бы ответом на страшные войны прошедшего столетия стало появление так называемой «мирной педагогики», пропагандирующей исключительно «мирные» игры, лишенные борьбы и конкуренции. Более того, эта педагогика взяла на себя задачу «причесывать» сказки и другие литературные произведения, изымая из них злых ведьм и колдунов, чтобы «не пугать бедных детей» и «не воспитывать в них агрессивность».

 

Однако вся загвоздка в том, что агрессивность не воспитывается, — она, как и детские страхи, заложена в нас самой природой и играет важную роль в задаче выживания. Игры и сказки не производят ни страхов, ни агрессивности, а всего лишь символизируют их, придают им в какой-то степени осязаемую форму, что чрезвычайно важно для переработки внутренних конфликтов.

 

Итак, агрессивность невозможно уничтожить, и об этом мы уже говорили, но ее можно вытеснить. А вытесняется она под влиянием больших страхов, например страха, что «мама и папа не будут больше тебя любить»... Вытесненным страхам, однако, дается над ребенком (и позже над взрослым) неограниченная власть, поскольку все вытесненное уже не поддается никакому контролю. Кроме того, оно, и об этом мы уже тоже упоминали, детерминировано, то есть в нашем бессознательном нет прошлого — там всегда настоящее, и вытесненные переживания остаются актуальными всю жизнь. Поэтому, став взрослым, человек продолжает внутренне реагировать на многие трудные ситуации так, как если бы он все еще оставался пугливым маленьким ребенком. Думаю, каждому из нас знакомы приступы страха, причин которых мы не можем объяснить. Это происходит, когда к реальным опасениям прибавляется некая непонятная энергия, из чего часто рождаются панические состояния.

 

При вытеснении агрессивности у ребенка возникают трудности с усвоением учебного материала, ведь вытеснение, как правило, захватывает обширные области личности. Что такое, собственно, учеба, как не агрессивное «взять быка за рога»? Если ребенок панически боится собственной агрессивности (поскольку она может лишить его любви родителей, воспитательницы, учительницы), это непременно отразится на его «завоевательной» способности, то есть способности к завоеванию нового опыта и новых знаний.

 

Мы знаем, что реакция на опасность может быть двоякой: побег или нападение (есть еще третий вариант — притвориться мертвым, — но что это, собственно, если не радикальный побег?). Учебный материал символически может рассматриваться в качестве противника, которого необходимо победить.

 

Свободный выход ничем не связанной агрессивной энергии — это тоже не всегда хорошо. В этих случаях ребенок успешно учится, то есть довольно агрессивно усваивает материал, но совершенно не в состоянии творчески с ним обращаться. Я знала женщину, которая окончила институт с красным дипломом, но на рабочем месте оказалась полной неудачницей, поскольку была совершенно не в состоянии применить на деле полученные знания.

 

Важность агрессивности хорошо видна в политической жизни. Покорность существующему порядку не позволяет и думать о том, чтобы заявить протест и что-либо изменить; с другой стороны, ничем не связанная агрессивность заставляет яростно разрушать ненавистное, не задумываясь о последствиях.

 

Известная доля агрессивности чрезвычайно важна и в любовной, супружеской жизни. Непременное стремление к гармонии не менее опасно для отношений, чем неприкрытая (бытовая) агрессивность. Позиция «мир любой ценой» заставляет забыть о собственных потребностях, что ведет к накоплению агрессивности внутри себя и часто — к обращению ее против собственной персоны. Тогда это скороварка с закрытым вентилем: когда-нибудь она непременно взорвется.

 

 

 

Очень важно научить ребенка обращению с собственной агрессивностью. Это — часть человеческой личности, поэтому детей никогда нельзя за нее стыдить. Дети сами сильно боятся собственных агрессивных порывов и, когда аффект позади, опасаются его последствий: «А что, если меня никто больше любить не будет?!» Поэтому, запрещая ребенку агрессивные действия, нельзя «атаковать» его чувства. Ведь у каждого агрессивного проявления есть свои причины. Мы знаем по себе: если мы злимся, значит, что-то заставило нас разозлиться. И мы знаем, как нехорошо себя чувствуем потом, как переживаем, если нам пришлось ранить кого-то ненароком, да и вообще — «что теперь будут думать обо мне другие, они уже никогда не смогут меня уважать!» Так почему же у детей это должно быть по-другому? Дети испытывают те же чувства, только — по причине своей полной зависимости — десятикратно усиленные. Задача взрослых — облегчать ребенку его переживания.

 

Всем известно, что дети агрессивно реагируют на запреты и требования. И это нормально — с чем, думаю, каждый из нас согласится. Представим себе, мать говорит десятилетнему сыну: «Ты наказан, поэтому сегодня не будешь смотреть телевизор», на что сын отвечает: «Да, мамочка, ты абсолютно права, я с тобой согласен!» Вы рассмеялись. Но почему же, когда дети протестуют против наших запретов или нарушают правила, это приводит нас в состояние такой растерянности?

 

Прежде всего потому, что многие родители и воспитатели верят в реальность бесконфликтного воспитания. Конечно, чисто теоретически мы знаем, что такое воспитание невозможно, особенно если речь идет о других. Но когда мы сами замешаны в интеракции, мы раздраженно вздыхаем: «Ну, объясняла ведь! Да неужели так трудно понять!..»

 

Что за этим кроется? Прежде всего наше собственное желание всегда оставаться добрыми. Если мы поверим в то, что достаточно ребенку все толком объяснить, и дальше он сам будет выполнять установленные правила, то мы поверим также и в то, что всегда сможем выглядеть добрыми. Если же это «не получается», мы начинаем сомневаться в собственных воспитательных способностях и в какой-то степени даже ненавидеть себя за «постоянные воспитательные неудачи». Эта ненависть к себе совершенно невыносима, поэтому мы неизбежно злимся на детей, ведь именно они «виноваты в том, что у нас ничего не получается», именно они «не желают слушаться» и т. д. Итак, мы оказываемся в заколдованном круге, выйти из которого удается чаще всего лишь ценой огромных потерь с обеих сторон.

 

Когда мы поймем, что дети не могут всегда сами соблюдать правила, мы будем намного лучше себя чувствовать. Дети нуждаются в постоянном «поводыре», они нуждаются в том, чтобы их направляли. Не говоря уже о том, что, если ребенок душевно здоров, он просто обязан пытаться «исследовать» границы своей власти, — иначе как же может развиться его собственный творческий опыт? Да и сможет ли он вообще развиваться, если будет всегда и все делать строго по указке?

 

Мы также часто верим, что мы сами — это лучшее из того, что нашим детям вообще могло встретиться в жизни, и при этом совершенно забываем, причиной какого огромного количества детских разочарований являемся именно мы, взрослые. И когда мы видим, что ребенок не чувствует себя таким уж счастливым, то неизбежно начинаем испытывать чувство вины. А оно невыносимо, особенно чувство вины по отношению к детям. Против него необходимо как можно быстрее воздвигнуть защиту. Тогда мы начинаем искать виноватых. Это может быть разведенный муж или разведенная жена, воспитательница (в глазах матери) или мать (в глазах воспитательницы), но чаще всего виноватым становится сам ребенок, ведь это он не делает того, что от него ожидают.

 

Слишком часто мы воспринимаем детское непослушание как агрессивный акт, направленный против нас лично, и в такие моменты мы начинаем ненавидеть ребенка. Но если мы поймем, что протест и исследование новых дорог — это врожденное свойство детей, то перестанем в их непослушании видеть личные выпады, а станем понимать его как абсолютно нормальную реакцию на неудовольствие. Повторяем, лишая детей возможности протеста, мы лишаем их шансов на развитие творческого характера. Надо смириться с тем, что дети такие, с этим надо просто учиться жить. Тогда мы сможем сконцентрировать свое внимание на поиске путей разрешения конфликтов, вместо того чтобы растрачивать драгоценную энергию на лихорадочный поиск возможности избавления от них.

 

Мы станем совсем иначе реагировать на «плохое поведение» детей. А именно мы скажем: «Я не могу исполнить твое желание, но я не осуждаю тебя за него. Более того, мне жаль, что я не могу его удовлетворить, и я хорошо понимаю, как тебе сейчас обидно».

 

Согласитесь, подобные слова, сказанные от души и сопровождаемые понимающим взглядом, способны совершить чудо. Прежде всего это помогает сохранить хорошие отношения с ребенком. Подумайте сами, как обидно бывает нам, взрослым, когда нам что-то запрещают или в чем-то отказывают, и насколько нам легче, если делается это не со злобой и раздражением, а с пониманием и извинениями. Дети переживают наши запреты или отказы еще глубже. Чтобы понять это, надо только попробовать себе представить всю меру детской зависимости и детского бесправия.

 

Ведь если мы, взрослые, достаточно часто сомневаемся в любви наших детей, как же часто должны сомневаться в нашей любви наши дети! Да, ребенок налагает на нас большую ответственность и обременяет многими трудами, но правила нашим детям диктуем мы, это мы являемся авторами запретов и требований, что означает: это мы то и дело отказываем нашим детям в удовольствии. Какими же злыми и непонимающими должны мы порой выглядеть в их глазах! Этого никогда нельзя забывать. Поэтому давайте не будем делать себя еще злее, чем делает нас сама жизнь, то есть, отказывая и требуя чего-то от детей, давайте постараемся не раздражаться, чтобы ребенок не считал причиной отказа отсутствие любви. Если мы сумеем даже в такие минуты сохранять доброту и сочувствие, ребенок станет иначе думать о нас: «Да, мама не разрешает мне смотреть телевизор, но это не значит, что она меня не любит!» В те моменты, когда ребенок верит, что теряет нашу любовь, он теряет самого себя. И если подобных моментов в его жизни слишком много, из него уже никогда не разовьется сильная, уверенная в себе личность.

 

Вы, наверное, нередко задаетесь такими вопросами…

 

•    Когда агрессивность можно считать нормальной и когда необходимо устанавливать границы?

 

•   Как надо устанавливать границы, чтобы дети всегда оставались послушными?

 

•   Есть ли «хорошие» наказания и существуют ли у них хорошие и плохие последствия?

 

•   Что значит оставаться последовательным в своих требованиях?

 

•   Отвечают ли за выполнение правил только педагоги или эту ответственность можно хотя бы частично переложить на самих детей?

 

•   Санкции налагает только воспитательница или можно к этому привлекать других детей?

 

•   Есть ли правила, которые соблюдать необходимо, и такие, к выполнению которых можно отнестись не слишком строго?

 

•   Что предпринимать в ответ на реакции детей, когда они плачут или протестуют?

 

•   С какого возраста ребенка можно отделять от группы?

 

•   Когда речь идет о санкциях, наказывать ли одного ребенка или можно наказывать всю группу?

 

•   Могут ли родители вместе с воспитателями устанавливать правила?

 

•   Какие правила относятся к родителям и какие можно принимать меры, если они их не придерживаются?

 

•   Должны ли родители заботиться о том, чтобы дети в детском саду придерживались правил?

 

•   Существуют ли правила для воспитателей и имеют ли они право внедрять свои собственные правила?

 

•   Как известно, чем больше правил, тем больше нарушений. Как поступать в этом случае?

 

 

 

Мы должны вас разочаровать: к сожалению, на подобные вопросы (во всяком случае, сформулированные таким образом) нет ответа, который мог бы использоваться на практике.

 

Когда речь идет об агрессивности, то сказать можно одно: она всегда нормальна. И границы устанавливать тоже надо всегда. При этом нельзя ожидать, что дети всегда будут оставаться послушными. Правомерно задать вопрос не что делать, а как. Контролировать агрессивность необходимо, но, как мы уже говорили, без осуждения и злости. Вот что говорит Гельмут Фигдор:

 

«Вы, может быть, сейчас скажете: нас всегда учили бороться с агрессивностью, а вы, мол, предлагаете позволять детям ее проявлять. Нет, позволить детям агрессивные действия мы не можем, но и помешать возникновению агрессивности не в нашей власти. Она является сама, и тогда мы должны думать о том, как взять ее под контроль. Вопрос в другом. Отношусь ли я к этому явлению как к катастрофе, как к признаку нарушения развития ребенка, как к угрозе моему душевному благополучию, как к чему-то опасному, чего вообще никогда не должно быть, — или же я вижу в этом нечто не зависящее от нашей воли, некое «природное» явление, с которым мы должны учиться правильно обращаться и, прежде всего, учиться понимать его так: ребенку, переживающему в настоящий момент приступ ярости, необходима помощь. Знаю, это непросто, да еще когда в группе из тридцати человек всего одна воспитательница!»

 

Абсолютной «послушности», конечно же, добиться можно, но теми методами, которые мы рекомендовать не будем — по той причине, что нам важно здоровое развитие творческой и уверенной в себе личности, а не превращение ребенка в послушного робота с грандиозным вытесненным агрессивным потенциалом (не из открыто агрессивных, а именно из таких, униженных и притесняемых детей чаще всего и вырастают большие преступники).

 

Детям нужна помощь, а не выучка. Когда ребенок плачет или сидит печальный, мы не сомневаемся в том, что он нуждается в утешении. Но ведь ярость и злость точно так же говорят об испытываемом в настоящий момент душевном неблагополучии. В то время как утешить грустного ребенка не составляет труда (надо только посмотреть ему в глаза и погладить по голове), успокоить разбушевавшегося сложнее. Открытый разговор об агрессивности может иметь огромное «терапевтическое» значение, важно, чтобы ребенок понимал: никто не упрекает его за нахлынувшие чувства. Когда мы находим слова для этих чувств, они становятся легче. Это чрезвычайно важно — помогать детям вербализовать свои ощущения, и об этом мы будем говорить еще не раз.

 

 

 

Как мы уже говорили, многие воспитатели считают, что детский сад приносит ребенку одну только пользу, — ведь здесь он учится тому и этому, а главное, приспосабливается к социальной жизни. И если трехлетний малыш не желает посещать детский сад, воспитательница считает, что виновата в этом, конечно, мать (или слишком сильная привязанность к матери): «Ведь у меня он получает все, что ему нужно, поэтому со мной у него не может быть никаких проблем». Тогда недовольство или непослушание воспринимается, с одной стороны, исключительно как личный выпад, а с другой — как свидетельство собственной неудачи. К чему это ведет, нетрудно догадаться: никто не способен испытывать симпатию к виновнику своих неудач.

 

Но если мы поймем, что детский сад приносит ребенку не только пользу, но и множество разочарований (сами институциональные условия оставляют мало возможностей для удовлетворения важнейших детских потребностей), то принципиально изменим свою позицию.

 

Вопрос, которым часто задаются воспитатели: существуют ли вообще методы «профилактики детской агрессивности»? Нет, такой профилактики нет. Конечно, истоки детской агрессивности скорее всего следует искать в родительском доме, значит, и меры по ее смягчению должны быть приняты именно там. Педагогические меры, которые можно предпринять в детском саду, заключаются исключительно в том, чтобы с уважением относиться к детским чувствам и потребностям.

 

Теодором Адорно[1] в свое время был описан феномен развития авторитарного характера. Психоанализом давно установлено, что именно репрессивное воспитание является той почвой, на которой произрастают авторитарные режимы. Но прежде всего внесем ясность: фашистов, националистов и других приверженцев диктатур следует разделить на две группы. С одной стороны, это активные, то есть вожаки, а с другой — пассивные, позволяющие себя увлечь и затем послушно следующие за вожаками; о них в данном случае и пойдет речь. Адорно называет их «честными сердцами» — и действительно, они позволяют себя соблазнить, казалось бы, вовсе не из корыстных соображений; они далеко не преступники, у них вполне стабильные представления о морали и о том, что хорошо и что плохо. В Третьем рейхе, например, бльшая часть этих «соблазненных» происходила из мелкобуржуазной среды, где мораль вообще всегда стояла очень высоко. Но вся беда в том, что гуманные нормы не были этими людьми по-настоящему усвоены, они были привиты им теми «педагогическими» методами, которые похожи скорее на дрессировку. Адорно называет их принудительно-репрессивными.

 

Ребенок постоянно слышит о том, что хорошо и что плохо (не для него, разумеется, а для других), что полагается делать, а что нет («стыдись, так не поступают!»), от него многое требуется, в то время как его собственные желания и потребности не только никого не интересуют, более того, они подвергаются осуждению. Огромная часть всех этих моральных и социальных требований направлена против желаний, интересов и потребностей ребенка, а значит, по сути, против самой его личности. А поскольку требования предъявляются в строгой и жесткой форме, то у него складывается впечатление, будто происходит это исключительно по злой воле взрослых, от которых он полностью зависим и которые могут его наказать. Перед ним никто не извиняется за отказы и запреты, напротив, ему говорят, что это «для его же пользы». Даже бить детей считалось необходимым «для их же пользы» («за одного битого двух небитых дают»).

 

Конечно, ребенок в любом случае должен подчиниться требованиям этого взрослого мира, иного выхода у него нет. Но в данном случае, вытесняя собственные желания (ведь они постоянно подвергаются осуждению со стороны взрослых), он учится чувствовать чувствами других, их мнение становится ему важнее собственного мироощущения. Все, однако, имеет свою цену: в глубине его существа укореняется неудовлетворенность, он будет обречен жить с чувством собственной обделенности, и его будет больно ранить «несправедливость» этого мира.

 

И тогда стоит прийти к власти диктатору со своими «гениальными идеями», позволяющими, с одной стороны, продолжать высоко нести знамя морали, а с другой — открывающими вентиль для легального выхода накопившихся агрессивных и ненавистнических влечений, как разрешение внутренним конфликтам кажется найденным! Это именно тот способ, к которому прибегают все авторитарные режимы: под маской защиты общества или в интересах построения «лучшего мира» они объявляют определенную общественную или национальную группу (будь то евреи, буржуи или «троцкисты») врагами народа. По отношению к этой группе никакие моральные нормы уже не действуют, здесь позволяются жестокость, пытки и даже убийства. И все это без необходимости чувствовать себя плохим человеком: ведь ты стараешься не для себя, а для общества.

 

К слову, религиозный фанатизм питается из того же источника.

 

 

 

О симптомах, возникающих на почве вытесненной агрессивности, мы уже говорили в прошлых главах. Симптом свидетельствует прежде всего об аффективных чувствах, о детском страдании, поэтому и обращаться с ним следует не как с причиной страдания, а как с информацией об этом страдании. Не всегда можно сразу узнать, что именно скрывается за тем или иным симптомом, но в любом случае понимать его следует как сигнал тревоги.

 

Подумайте сами, чего можно добиться таким замечанием: «Перестань злиться!» Это нормально и даже хорошо, что дети порой злятся, и за ними (как, к слову, и за собой) необходимо признать это принципиальное право. Конечно, это не значит, что мы можем позволить ребенку драться или портить вещи, — агрессивные действия, повторяем, мы обязаны предотвратить. Действия, но не чувства! Не хвататься за голову («О боже, что мне делать?!»), а просто «зарегистрировать»: у ребенка очевидные проблемы, с ним что-то происходит, — итак, чем я могу помочь? Конечно, это после того, как мы примем срочные меры, чтобы он не нанес вреда другим и себе. Важно помнить: мы обязаны защитить также и себя от того чувства вины, которое неизбежно испытываем, например, накричав на ребенка или совершив нечто, о чем потом сожалеем.

 

Ребенок говорит своей агрессивностью: «В настоящий момент я чувствую себя не очень хорошо (нелюбимым, обделенным, никому не нужным)», и это такой же сигнал, как подавленность печального ребенка, поэтому «читать» его следует именно так.

 

Воспитательница не в состоянии освободить ребенка от страдания, и для нее чрезвычайно важно осознать границы собственных возможностей. Заметив, что с ребенком что-то неладно, она должна проинформировать родителей и передать ответственность им. Как бы дальше ни развивались события, предпримут родители что-либо или нет, у воспитательницы нет иного выхода, кроме как учиться жить с данным симптомом того или иного ребенка. Ведь если родители и поспешат за помощью, она, как мы говорили, придет не так скоро, и все равно нам не останется ничего иного, как примириться с ситуацией. Поэтому лучше всего с самого начала отказаться от борьбы с симптомом и от позиции «я знаю лучше!». Не пытайтесь даже задаваться вопросом, как можно избавить ребенка от его симптома; это не в ваших силах.

 

Необходимо выработать определенную внутреннюю позицию. Скажем, ребенок в детском саду дважды в день писает в штаны. Это, конечно, ужасно неприятно. Но если я изо дня в день буду пытаться заставить его этого не делать, история станет вдвойне мучительной для нас обоих: теперь она не ограничится досадной и надоевшей процедурой смены штанов, она станет живым доказательством моей собственной неудачи. И тогда у меня неизбежно поднимется ужасное раздражение против и без того несчастного «писуна».

 

Вам может показаться, что в то время как мы предлагаем вам просто примириться с подобными печальными обстоятельствами, какая-нибудь другая педагогика предложит вам способы от них избавиться. Мы вынуждены честно вас разочаровать: таких способов нет! Вам в любом случае придется с этим жить, но нам важно, какие чувства вы будете при этом испытывать. Отказ от борьбы в данном случае будет означать улучшение собственного самочувствия. Если же вы станете ожидать от себя, что вам удастся вылечить тот или иной симптом, вы обречете себя (да и несчастного ребенка) на дополнительные страдания. В результате будет ухудшаться не только ваше настроение. Главное, ухудшится ваше отношение к ребенку, что отразится и на его самочувствии. Но если вы знаете, что этот бедный малыш обременен большим страданием и буквально выплакивает свое горе себе в штаны, вы будете ему сочувствовать и примете его таким, каков он есть. Свое вы сделали — вы проинформировали родителей, дальше дело за ними, и на вас вины нет.

 

Стоит только принять вещи такими, каковы они есть, как сразу становится легче с ними жить. То есть стоит понять, что вы ни в чем не виноваты, как ваша ненависть к несчастному «писуну» превратится в простую досаду. Человек так устроен: мы ненавидим тех, кто постоянно приносит нам неудачи.

 

 

 

В чем коренятся причины того или иного симптома? Распознать это не так просто, тем не менее можно научиться в какой-то степени читать симптомы. Некоторые из них выдают типичные аффекты, и их следует понимать как своего рода аффективную (бессловесную) коммуникацию. Например, если ребенок писается днем, это может говорить о сильном раздражении. Ночной энурез — это уже другая история. В этом случае ребенку просто снова хочется быть маленьким: «Когда я был младенцем, все так нежно заботились обо мне, а теперь никому до меня дела нет». Если он делает в штаны по-большому, за этим скрывается массивный протест и большая агрессивность. Рвота связана с внутренними страхами. Тик говорит о сильном внутреннем напряжении и о том, что ребенок просто не отваживается открыто показать страх и печаль. Мигрени — реакция на завышенные требования, которые ребенок боится не оправдать. Заикание тоже говорит о внутренних страхах. Ребенок боится выдать свои мысли, за которые он может оказаться наказанным, тогда слова лишь с большой мукой вырываются у него изо рта.

 

Если мы это понимаем именно так, у нас есть возможность что-либо предпринять. Симптомы — это своего рода язык. Ребенок не в состоянии выразить свои чувства словами, поэтому он прибегает к подобным коммуникативным средствам. Поэтому пытаться изгнать симптом не имеет никакого смысла. Мы все знаем, какое раздражение возникает, когда жалуешься на какое-то недомогание, а тебе говорят: «Выкинь из головы!»

 

И тем не менее кто из нас сам не давал подобных советов, словно веря, что таким образом можно улучшить чье-то самочувствие? Реагировать надо не на симптом, а на состояние аффекта, которое за ним кроется. Лишь в этом случае можно добиться терапевтического эффекта.

 

 

 

Каждому хотелось бы видеть своих детей настойчивыми, умеющими отстоять свое мнение и постоять за себя, обладающими фантазией и т. д. И тут мы должны отдать себе отчет в том, что человек, боящийся собственной агрессивности, никогда подобными качествами обладать не будет.

 

С другой стороны, если понаблюдать за действиями многих воспитателей, то создается впечатление, будто они как раз и ставят своей задачей вырастить из ребенка подчиненную и совершенно безынициативную личность, своего рода святого, подставляющего вторую щеку под удар. Слишком часто протесты наших детей воспринимаются нами как нечто совершенно непростительное.

 

Конечно, для того чтобы стать родителями, не требуется специальных дипломов, но было бы неплохо, например, поставить выплату пособия по беременности и родам в зависимость от приобретения некоторых знаний в области психологии ребенка и психологии взаимоотношений родителей и детей. Нам необходимы курсы, в программу которых входило бы, прежде всего, приобретение способности спокойно выносить детскую агрессивность. То есть родители должны уметь воспринимать ее не как личный выпад в свой адрес, не как катастрофу, а как обычное «природное явление», против которого необходимо защититься, как мы, например, защищаемся от дождя при помощи зонта...

 

 

 

Воспитателю необходима большая работа над собой, а именно над смягчением собственных страхов, вызываемых детскими вспышками ярости.

 

Причин у этих страхов, как мы уже упоминали, две. С одной стороны, общение с детьми активизирует наши собственные детские переживания, ставшие бессознательными, то есть наши давно вытесненные детские страхи, чувства вины и стыда снова приходят в движение и просятся наружу. Но мы уже знаем, что однажды вытесненное не может прорваться в сознание в том же виде, в каком было когда-то вытеснено, оно вынуждено видоизменяться (иначе не было бы смысла в самом вытеснении, ведь оно и произошло по причине массивных страхов). Вторая причина заключается в следующем. Согласитесь, самое большое наше желание — видеть наших детей всегда счастливыми и довольными. И когда мы видим, что ребенок протестует, плачет или реагирует криком на наши запреты или требования, в нас волей-неволей поднимается чувство вины. Ведь не правила сами по себе требуют чего-то от детей, это мы то и дело требуем, запрещаем, лишаем удовольствий. И это после того, как не раз давали себе слово, что наши дети никогда не будут страдать по нашей вине так, как страдали мы по вине собственных родителей. Именно это невыносимое чувство вины и вызывает болезненную реакцию на детские протесты. В такой ситуации и правда трудно не почувствовать себя неудачником. Тогда собственное чувство вины заставляет перекладывать вину на ребенка. И дети тогда становятся «невыносимыми», «непослушными», «агрессивными».

 

Еще раз вспомним маленького Максима, который нарушил запрет на драки в группе, ударив девочку. Когда воспитательница выговаривает «обидчику», она, собственно, подразумевает следующее: «Правило не драться, несомненно, очень хорошее и правильное правило; и я как воспитательница, устанавливающая такие хорошие правила и следящая за тем, чтобы они выполнялись, тоже хорошая; Нина тоже хорошая и бедная, потому что она пострадавшая, а вот ты, Максим, нарушаешь правила, и поэтому ты — плохой». Итак, в ее словах звучит четкая оценка, являющаяся, по сути, упреком в адрес ребенка, что, конечно же, не может от того ускользнуть.

 

Он же думает совсем иначе: «Я — бедный и хороший, а вот Нинка, которой я дал по голове, плохая, потому что она снова отняла у меня кубики, да еще меня ущипнула. Воспитательница тоже плохая, потому что она защищает Нинку, а не меня. И эти глупые правила, которые придумала эта глупая воспитательница, тоже плохие, потому что и они всегда защищают других, а меня никто не защищает».

 

Итак, мы видим, что Максим чувствует себя непонятым и нелюбимым, а в результате подобного выговора он будет чувствовать себя еще хуже. Его ярость будет только расти, то есть с каждым разом он будет все больше терять власть над своими чувствами. Тогда он станет совершать поступки, о которых потом сам будет сожалеть, отчего на него будут злиться не только другие, он сам будет все больше недоволен собой. У него появится чувство вины, что станет благодатной почвой для дальнейшего роста агрессивности.

 

Нет рецепта, который позволил бы избежать агрессивных ситуаций. Надо просто стараться понять каждую отдельную ситуацию. Ребенок в момент обуревающей его ярости может дать обидчику по голове, так как в его распоряжении не очень много средств для выражения собственных сильных чувств. Он пока не умеет, например, стиснув зубы, сказать этой Нинке, «что он о ней думает». Представим, что у этого злополучного Максима и правда были основания дать этой «противной Нинке» по голове, ведь она действительно часто поступает ему назло, и его ярость небезосновательна. В любом случае чувства ребенка следует уважать, какими бы они ни были.

 

Но что можно предпринять? Лучше всего сказать так: «Максим, я тебя понимаю, но я не могу допустить, чтобы ты бил других детей». Тем самым я говорю также, что не злюсь на него. Ведь в момент ярости у него просто не было другой возможности отстоять свои интересы. Может быть, он вообще вспыльчивый оттого, что ощущает себя маленьким и беспомощным. А может, эта самая Нина и правда ужасно вредная девочка и всегда все делает ему назло? Так или иначе, подобные события неизбежны в буднях детского сада, и они совершенно нормальны.

 

Очень важно дать ребенку почувствовать, что его понимают и на него не злятся, хотя и требуют не совершать больше подобных поступков. И давайте, вместо того чтобы патетически восклицать: «О господи, ну почему ты опять это делаешь, ведь мы договорились...», скажем просто и твердо: «Извини, но я не могу позволить тебе драться!» Нельзя, чтобы ребенок переживал наши меры как исключительно репрессивные. Даже в те моменты, когда ему указывают на его агрессивные действия, он должен иметь возможность почувствовать наши любовь и внимание.

 

 

 

Надо учить детей понимать, что запреты и требования помогают нам мирно жить вместе, чтобы дети воспринимали нас не только как тех, кто постоянно что-то запрещает, но и как «сильных взрослых», всегда готовых защитить, прийти на помощь.

 

Нельзя забывать: смысл правил в том, чтобы развивать чувство уверенности и чувство собственной полноценности. Нет ничего опаснее для развития ребенка, чем меняющиеся каждый день правила и порядки или же их отсутствие. Даже взрослому в такой ситуации легко потерять ориентиры. Цель запретов и правил в детском саду — защита детей и их интересов, сохранение имущества, а также защита самочувствия воспитательницы и т. д. Ведь воспитательница одна на целую группу, и у нее соответственно всего одна голова, два глаза и две руки, в то время как перед нею много голов, много глаз, много рук и ног, находящихся в постоянном движении. Тут без запретов и правил просто не обойтись, что, собственно, мало общего имеет с педагогикой. Это просто неизбежное жизненное обстоятельство. Педагогика же начинается там, где начинаются размышления, как использовать эти запреты и правила, чтобы научить детей приспосабливаться к общественным нормам, при этом оставаясь счастливыми детьми.

 

Часто можно слышать вопрос: с какого возраста дети перестают сильно переживать по поводу запретов и правил и спокойно выполняют все, что от них требуется? Ответ один: такого возраста нет. Ведь и мы, взрослые, принимая необходимые ограничения как данность, нередко испытываем досаду и даже обиду. О радости здесь не может быть и речи.

 

Но, конечно, есть разница, два года ребенку или шесть. Решающим в психологии развития является тот момент, когда нормы оказываются усвоенными, то есть когда ребенок начинает понимать, что он имеет право делать, а что нет. Это достигается примерно к шести годам — к тому времени, когда ребенок идет в школу. Конечно, здесь речь идет о поступательном развитии, и детский сад, как правило, имеет дело с детьми, которые уже в большой степени знают, что можно и чего нельзя. Просто они пока не способны полностью претворить это знание в жизнь.

 

 

 

В педагогике чрезвычайно важно отношение к символическим формам проявления агрессии. Как это понимать? Скажем, двое детей берут ложку или игрушечный пистолет, идут к окну и начинают «обстреливать» прохожих; или говорят: «бум, бум» и «застреливают» друг друга или воспитательницу. У большинства из вас наверняка в такие моменты возникает тревога, как бы из этих «убийц» не выросли «будущие киллеры» (что немедленно надо предотвратить).

 

Давайте договоримся различать разные вещи. Тому, что действительно опасно для детей, например драке, необходимо помешать, и не из педагогических соображений, а из соображений порядка и безопасности. Педагогика же, повторяем, начинается там, где начинаются размышления, как поступать в ответ на детские чувства, например в ответ на проявления агрессивности. Есть два выхода: задавить ее, «дисциплинировать», загнать внутрь, с тем чтобы она когда-нибудь нашла себе выход, подобный тому, который описан Адорно. Или все же не забывать, что агрессивность — это нормальное человеческое влечение, и ребенок нуждается в том, чтобы иметь возможность безбоязненно находить ей выход.

 

Поэтому чрезвычайно важны символические пространства для ее выражения.

 

Попробуйте представить себя на месте ребенка: вам необходимо то и дело подчиняться, и вы совершенно беспомощны перед властью взрослых, изо дня в день притесняющих ваши влечения. Естественно, что ребенок испытывает гнев и ярость. Это — огромный энергетический потенциал, которому просто необходим выход, иначе он способен разорвать душу ребенка. Но куда деваться с этими чувствами, если запрещено проявлять их даже в игре? Короче, это ящик Пандоры, который когда-нибудь обязательно откроется сам. Чем больше у ребенка возможностей символической переработки агрессивности, тем легче ему, маленькому, переносить свою объективную бесправность в этом большом мире.

 

Вот что Фигдор рассказывает об одном из своих маленьких пациентов, подверженном сильным приступам ярости, с которыми он был не в силах совладать (ребенок не слушался ни родителей, ни учителей и вообще не желал признавать авторитет взрослых).

 

«Вы не поверите, что это за милый мальчик, когда мы остаемся вдвоем! — пишет Фигдор. — Он делает все, что я ему скажу, и всегда готов прийти на помощь, мне с ним легко разговаривать, и нам удается очень продуктивно работать. Короче, я очень доволен этим пациентом. Половина нашего времени уходит на игру. Сегодня, например, он был врачом, а я ребенком. Он сказал: „Твоя мама думает, я тебя лечу, значит, я должен посмотреть, что у тебя внутри, для этого мне придется тебя разрезать“. Потом он подключил меня к электричеству, после чего иглой вынул мне глаза и т. д. А я должен был плакать, и тогда я „получал молотком по голове“. В конце концов он облил меня бензином и поджег. Потом я искал мою маму, но он ее, оказывается, убил, и т. д. Но когда я нечаянно ударился головой об стол, он тут же вскочил в беспокойстве: „Ой, тебе больно? Дай потру!“ Он вовсе не желал причинить мне боль, просто в нем накопилось слишком много ярости из-за тех унижений, которые ему пришлось пережить, поэтому символическое пространство, предоставленное игрой, становилось для него настоящей отдушиной. Игра — самый подходящий способ для выплеска агрессивности, ведь это „всего лишь игра“, здесь нет пострадавших».

 

Обучать детей правилам тоже можно в игре. Такие игры доставляют удовольствие и приносят большую пользу. Главное, дать ребенку понять, что правила имеют не только неприятную (ограничивающую) сторону — они помогают ориентироваться в обществе. Тогда правила по-настоящему усваиваются, становясь и «собственными» правилами детей. Если же обучение происходит под девизом «Ты должен делать так, потому что так полагается!», правила на всю жизнь остаются чем-то вроде тюрьмы, из которой хочется убежать.

 

Нам понятен скепсис по поводу привития детям правил в игровой, веселой, так сказать, несерьезной форме. Многие спрашивают: а станут ли они всерьез принимать эти правила? Но нельзя забывать, что игра для детей имеет особое значение, недаром говорят: игра — это работа наших детей.

 

Фигдор рекомендует устроить в детском саду так называемый «уголок ярости» с матрацами и подушками, по которым можно бить, когда тебя «разрывает» от избытка негативной энергии. Хорошо, чтобы время от времени можно было кричать и играть в войну. Мы знаем, что эта психоаналитическая концепция стоит в оппозиции ко всем существовавшим до сих пор педагогическим взглядам. Как мы сказали, если маленький мальчик берет в руки ложку и «застреливает» мать или воспитательницу, тотчас делается вывод: из этого «малолетнего бандита» вырастет настоящий преступник. Поверьте, это не так! Преступники не застреливали своих матерей из ложек, напротив, чаще всего это были исключительно послушные и униженные дети, а главное, у них были матери, которые никогда не играли с ними, да еще в подобные игры.

 

Более того, игра эта даже не агрессивная, она, скорее, носит фаллический характер: «Я большой и сильный, я — мужчина, я тебя победил!» Заметьте, девочки играют в подобные игры значительно реже, чем мальчики.

 

Если ребенок зол или раздражен, он может отправиться в уголок ярости и колотить подушку до тех пор, пока не устанет. За это время негативная энергия улетучится, и можно будет обсудить, что, собственно, произошло, почему он так разозлился. Подумайте, как помогает нам, взрослым, когда мы имеем возможность говорить о своих чувствах! А главное, когда нас никто не осуждает за наши «негативные проявления».

 

Фигдор рассказывает о своей работе в одной небольшой группе детей.

 

«Дело было на пляже. Один из мальчиков был в тот день почему-то особенно агрессивно настроен, он то и дело толкал других детей с мостков в воду. Допустить этого я не мог по вполне понятной причине, тогда я спросил, что, по его мнению, могло бы его сейчас успокоить. И он, немного поразмыслив, ответил: давайте кидать в воду камни, я кидаю их дальше всех. Между детьми завязалось соревнование, что способствовало оттоку отрицательной энергии. Сам я никогда не додумался бы до такого решения. Постепенно мальчик настолько успокоился, что сам заговорил со мной о причине своей ярости».

 

Что важнее всего в подобных случаях? Никакого намека на осуждение! Поступкам детей нельзя выставлять оценки, они не плохие и не хорошие, это просто поступки, выражающие переживаемые чувства.

 

Какова задача воспитателя, когда дети играют в агрессивные игры? Он непременно должен подчеркнуть, что это всего лишь игра. Фигдор приводит такой пример: «Если я увижу детей, сидящих на подоконнике и „обстреливающих“ прохожих, я замечу: „Так им и надо, этим врагам; а вы, два героя, сидите сейчас на крепостной стене и обстреливаете врагов, собирающихся штурмовать крепость“. Обязательно нужно поддержать и усилить символический характер игры. Можно и самому к ней подключиться. Играть вместе надо не для того, чтобы дети перестали играть, а наоборот, учитывая бедность детского сада на возможности переработки агрессивности, нужно самим создавать эти символические пространства. Пока дети играют, они остаются мирными, ведь они прекрасно понимают, что это игра».

 

Если агрессивность выражается именно такими способами, она не выливается в настоящие конфликты.

 

Часто спрашивают, хорошо ли позволять детям смотреть фильм «Том и Джерри». Некоторые считают, что там много жестокости, и дети могут попытаться повторить действия персонажей в жизни. Но почему же они не повторяют? Мы недооцениваем наших детей. Мы думаем, они настолько глупы, что, увидев, как Том и Джерри борются друг с другом, тотчас решат: ах, какая, мол, хорошая идея, мы тоже вытолкнем сейчас этого Антона из окна. Однако дети великолепно понимают символику. Но чрезвычайно важно, чтобы они смотрели мультики, а не взрослые фильмы, где реальные люди жестоко обращаются с другими реальными людьми. Такие фильмы детям действительно вредны.