Детский сад: первая разлука в жизни ребенка

 

Что означает разлука для психики человека. Почему так важно уметь расставаться. Неизбежная репрессивность детского сада. Как можно помочь ребенку преодолевать переживания разлуки с домом. Почему необходимо помогать детям выстраивать самостоятельные отношения в детском саду и что это означает. Укрепление характера и развитие сильной личности: благодаря каким факторам это происходит. Взрослые и дети, дети и взрослые.

 

Воспитание, как мы говорили, это прежде всего отношения. А в любых отношениях важно хорошее самочувствие обеих сторон, то есть в данном случае — хорошее самочувствие не только ребенка, но и взрослого. Важная заповедь — никогда не выпускать это из виду.

 

Приведем довольно типичную историю. Мать большую часть времени остается с ребенком одна. Отец постоянно в разъездах или до ночи на работе, а когда появляется дома, ему хочется отдохнуть, а не заниматься семейными проблемами («Я не гуляю, а работаю!»). Таким образом, с его приездом у матери забот только прибавляется. А сын потихоньку «отбивается от рук» — четырехлетний малыш активно исследует границы своей власти. Это делают все дети, и это нормально, да вот только мать по причине своей физической и душевной перегруженности не в состоянии радоваться растущей самостоятельности малыша и по-доброму ее направлять. В своем горьком одиночестве ей хотелось бы иметь такого «золотого ребенка», который самостоятельно выполнял бы все, что от него требуется, одним словом, приносил одни только радости. Она уже просто задыхается под горой бытовых мелочей, разрастающихся подобно снежному кому и буквально подминающих ее под себя. И тут появляется подруга с замечательным советом: «У меня это действовало безукоризненно. Когда мой не слушался, стоило произнести четыре волшебных слова, как он становился шелковым». Господи, да кто же из нас не мечтал о таких волшебных словах! Вот слова этой подруги: «Ты не мой сын! Если бы ты был мой, ты был бы всегда послушным!»

 

Мы нередко произносим слова, за которые потом бывает стыдно, но чаще всего в этом нет такой уж большой беды, если, конечно, глубокие обиды (а они наносятся именно словами), не повторяются изо дня в день, становясь своего рода «воспитательным методом». Однако есть слова, которые, будучи сказанными лишь однажды, способны перевернуть жизнь — как в дурном, так и в хорошем смысле.

 

Скажем, мать (учительница или воспитательница), в сердцах отчитав ребенка, потом поймет, что эта реакция была, по сути, неадекватной, и найдет в себе силы извиниться: «Знаешь, дорогой, то, что ты сделал, конечно, нехорошо, и я рассердилась, но мне жаль, что я так накричала на тебя. Знаешь, не только дети, но и взрослые иногда теряют терпение...» и т. д. Такие слова тоже могут оставить неизгладимый след в душе ребенка, но в самом лучшем смысле. Они поднимут его в собственных глазах, укрепят силу его личности. Ребенок уже не будет чувствовать себя таким маленьким, бесправным и ущемленным. Эти слова и образ сказавшего их человека понесет он в своей душе как талисман, который будет охранять его в трудные моменты.

 

Если у ребенка нет возможности хоть иногда почувствовать себя важной персоной — ну совсем как взрослый! — то и позже, став взрослым, он никогда себя таковым чувствовать не сможет: в душе он навсегда останется маленьким и зависимым ребенком. Другой вариант — идентифицируя себя с «агрессором», человек сам превратится в поработителя. Это, конечно, две крайности, и между ними огромное расстояние, но чем ближе характер к одной из этих крайностей, тем меньше у человека шансов чувствовать себя счастливым.

 

После такого вступления перейдем непосредственно к теме нашей беседы. Разлука… Сколько сказаний, стихов и песен сложено на эту тему, сколько написано романов! И как часто у нас от них просто разрывается сердце! Мы все прекрасно знаем, какая боль связана с разлукой. Жизнь наша полна разлук. Она и начинается разлукой с материнским телом. Сначала младенец растет на руках у матери, затем он учится с нею разлучаться (отлучаться от матери). Детский сад означает первую радикальную разлуку с домом. Школа — это разлука с детским садом, где к этому времени у ребенка уже появились друзья, которые ему дороги. Переезды или ссоры с друзьями — это тоже разлуки. И так всю жизнь. Без умения расставаться — то есть расставаться так, чтобы не испытывать при этом экзистенциального страха, чтобы не потерять себя, чтобы не было ощущения, словно мир рухнул, — жить человеку чрезвычайно трудно.

 

Разлука не только отнимает, но что-то и дает, а именно: без нее не было бы развития. Американские ученые провели такой эксперимент. Они соорудили искусственную мамашу-шимпанзе, снабдив ее сосками, в которых всегда было достаточно молока, шерсть ее была теплой и мягкой, и она никогда не отталкивала и не покидала младенца. Подложенный ей детеныш мог не расставаться с нею сутками, у него, как в раю, было все, что ему необходимо: еда, тепло, защита. И что же? В то время как его сверстники из контрольной группы уже умели лазить по деревьям и в какой-то степени заботиться о себе сами, развитие этого «исключительно счастливого» шимпанзенка оставалось на уровне развития новорожденного.

 

Итак, опасна для психики ребенка не сама разлука. Важно, какими чувствами она сопровождается, то есть как много страха она вызывает — страха перед одиночеством и потерей любви. Этот страх заложен в нас самой природой, он — залог успеха социализации (одиночество и изоляция — самое ужасное наказание не только для ребенка), совсем истребить его невозможно, но чрезвычайно важно всегда и везде, где позволяют обстоятельства, смягчать детские страхи.

 

То, о чем мы вам рассказываем, не какие-то там «теоретические измышления» наделенных богатой фантазией педагогов, а результат многолетней исследовательской работы с детьми и взрослыми (которые тоже когда-то были детьми).

 

 

 

Итак, детский сад — первая радикальная разлука с домом, в которой заложена не только большая опасность, но и шансы будущего развития.

 

Давайте попробуем вместе ответить на вопрос: является ли детский сад чем-то абсолютно замечательным для наших детей или все же это институт в значительной степени репрессивный (по отношению к детским запросам и потребностям), без которого тем не менее нельзя обойтись?

 

Все мы знаем, что ребенку необходимо постоянно испытывать чувство защищенности, только так он может благополучно развиваться. Без этого его жизнь превращается в жестокую борьбу за выживание, а значит, в ней остается мало места для творческого развития. Если в детском саду чувство защищенности обеспечивается хотя бы «в какой-то степени», это уже хорошо. Но чрезвычайно важно — в какой именно степени. И здесь не все зависит только от воли или способностей воспитательницы, огромную роль играет комплексная групповая психодинамика, семейные обстоятельства каждого отдельного ребенка, индивидуальность характеров и прочее. Итак, если мы поверим, что нам по силам все это удержать под контролем, мы обречены на ежедневные разочарования.

 

Одна из важнейших детских потребностей — потребность в любви, ласке, физической близости и тепле. Ребенок переносит на воспитательницу свои чувства, относящиеся, собственно, к матери. С одной стороны, это хорошо, иначе он считал бы себя отданным на произвол совершенно чужому человеку, который и не думает его любить. Эта вера в то, что воспитательница «как мама» гарантирует доверие ребенка. Но с другой стороны, воспитательница просто не в состоянии подарить каждому столько ласки, сколько ему необходимо.

 

Все это надо иметь в виду. Если воспитательница поверит в то, что детский сад — это нечто абсолютно положительное, а сама она — лучшее, что могут пожелать себе дети, и у них нет оснований испытывать рядом с ней страх, недовольство, гнев и т. д., то каждая неудача, каждое соприкосновение с детской агрессивностью превратится в большую или малую катастрофу. Тогда чувство вины и (как результат) ненависть к себе запрограммированы, а они по причине своей невыносимости требуют немедленной защиты. В этом случае проще всего побыстрее переложить вину на другого (к этому виду защиты бессознательно прибегаем мы все). В результате такой защиты «плохими», «непослушными» и «вообще из таких семей» становятся дети, и ненависть адресуется именно им. Как себя чувствует ребенок, когда он нелюбим, говорить излишне. Преступники вырастают не из «агрессивных», но все же любимых, а из униженных, нелюбимых детей.

 

Чем помочь этому горю? Не в наших силах спасти весь мир, но мы можем многое сделать для себя и своих близких. Огромное дело будет совершено, если воспитатели просто осознают, что детский сад совершенно объективно не только приносит детям много хорошего, но и нередко становится источником больших страданий. Тогда станет возможно понять душевные причины «плохого поведения» детей, от них не будут ожидать, чтобы они всегда были довольными и послушными. Да и само «плохое поведение» будет рассматриваться как выражение душевных переживаний, а не как агрессивный акт, направленный против кого-то лично.

 

 

 

Как мы говорили, потребность в любви, защищенности, признании и душевном тепле, которые необходимы для благополучного развития детей, в условиях детского сада удовлетворить очень трудно.

 

Так, может, лучше, чтобы дети вообще до школы росли дома? Вряд ли. И не только потому, что это просто невозможно — ведь родители вынуждены работать, а детям нужен присмотр. Детский сад сегодня — это нечто гораздо большее, чем просто присмотр. Особенно если подумать о том, что семьи в наше время, так сказать, «мельчают», — городские часто ограничиваются всего одним ребенком, а дедушки, бабушки, тети и дяди где-то далеко, и у них своя жизнь. Поэтому детский сад остается единственной возможностью социализации и приобретения опыта общения с другими людьми. Где еще ребенок может получить этот опыт? Он важнее самого лучшего образования, без него человек потерян в нашем большом мире.

 

Если, однако, мы будем иметь в виду лишь этот аспект, проблем не избежать. Нам надо думать, как использовать шансы, предоставляемые детским садом, и в то же время — как максимально смягчить связанные с ним опасности. Самая большая из них скрыта в том страхе, который испытывает ребенок, расставаясь с домом.

 

Даже мы, взрослые, уезжая, предположим, в отпуск, нередко испытываем некоторое беспокойство: «Кто знает… Останется ли он мне верен?!» Но нам легче. Во-первых, мы в состоянии более или менее реально оценивать вероятности, кроме того, в нашем распоряжении имеются «взрослые» средства коммуникации: мы можем написать письмо, отправить телеграмму и электронное сообщение, в конце концов, позвонить по телефону и, удостоверившись, что все в порядке, спокойно заниматься своими делами. Если бы этих средств в нашем распоряжении не было, нам тоже было бы нелегко сохранять душевное равновесие, не правда ли?

 

У наших детей таких возможностей нет! Маленький ребенок, уходя в детский сад, вовсе не обязательно уверен в том, что вечером он благополучно вернется домой и найдет все на своих местах. Да и само время для детей течет иначе: у них нет представления о том, что такое «три часа» или «шесть часов».

 

Страх, который родители интерпретируют как страх перед детским садом или перед воспитателем, чаще всего оказывается страхом перед расставанием с домом. Этот страх может действительно привести к тому, что малыш начнет временами ненавидеть воспитательницу: он не сможет простить ей, что она «отнимает его у мамы» и удерживает в детском саду против его воли, в то время как ему больше всего на свете хочется домой.

 

Но, конечно, может случиться, что беспокойство ребенка связано с самим детским садом. Фигдор рассказывает такой случай из своей практики.

 

Трехлетняя Линда была счастливым, всеми обожаемым ребенком. Несмотря на то что родители были в разводе, они продолжали поддерживать хорошие отношения, и девочка часто виделась с отцом. Бабушки, дедушки и другие мамины и папины родственники души не чаяли в малышке и проводили с нею много времени. Пришло время идти в детский сад, и тут произошло нечто совершенно неожиданное: трехлетняя Линда каждый раз заливалась слезами, когда ее туда вели. Воспитательница установила «диагноз»: ребенок слишком сильно привязан к матери, значит, надо приучать его к самостоятельности постепенно. Мама первое время проводила с Линдой в саду по полдня в надежде, что страх ребенка пройдет. И девочка действительно со временем перестала протестовать, хотя особой радости не испытывала. В саду сидела чаще всего одна в углу, словно на вокзале в ожидании своего поезда. Дома немного оживала, а на следующий день повторялось то же самое.

 

Кое-как Линда отходила в детский сад и пошла в школу. В школе друзей у нее не было, успеваемость была средней. Дальше — гимназия, и тут девочка стала сильно поправляться. Такое случается, когда у ребенка слишком мало радостей и еда становится единственным утешением в его бесцветной жизни. Теперь у Линды не просто не было друзей — она стала объектом для насмешек, что сделало ее жизнь совершенно невыносимой. И только когда она стала отказываться ходить в школу, родители забили тревогу. Учителя советовали обратиться к психологу.

 

Обследование показало очень печальную картину. Вся беда в том, что Линда до детского сада практически не знала ни одного ребенка. Она была окружена взрослыми, которые обожали ее и охотно удовлетворяли ее желания. Мир малышки был полон радости.

 

В саду все оказалось иначе. Здесь никто особенно не интересовался ее желаниями. Внимание единственной воспитательницы приходилось делить с двадцатью пятью конкурентами, а к соревнованию этот ребенок не был подготовлен, как не был подготовлен к тому, чтобы суметь извлечь пользу из общения с себе подобными. В глазах Линды это выглядело так: те, кто прежде так сильно ее любил, теперь предали ее, они заставляют ее целыми днями находиться в этом враждебном ей месте. Внешнее успокоение, которое было в свое время воспринято взрослыми как признак улучшения состояния ребенка, говорило как раз о противоположном: девочка отказалась от всяких попыток борьбы. Любовь близких казалась навсегда потерянной, и она практически отказалась от себя самой.

 

Что можно было предпринять? Семья была обеспеченной, были бабушки и тети, которые могли присмотреть за ребенком. Самым лучшим было бы подержать ее еще годик дома, а за это время поискать возможности общения с другими детьми, позаботиться, чтобы у нее появилась подружка. Короче говоря, надо было подготовить девочку к детскому саду, чтобы она была в состоянии получить там полезные для себя опыт и знания. А получилось так, словно тепличное, изнеженное растение высадили вдруг в холодной местности в надежде, что само, мол, приживется.

 

 

 

Каждый ребенок вырабатывает свои стратегии преодоления страха.

 

Одна из самых распространенных — разделение окружающего мира на «свое» и «чужое». Если такое происходит, то в дальнейшем все «свое» (связанное со своим домом, со своей страной, со своим народом) становится исключительно хорошим, а все «чужое» — исключительно плохим и враждебным. Итак, здесь кроются истоки будущей ксенофобии, когда боязнь «чужих» превращается в открытую ненависть. Именно здесь следует искать корни нацизма.

 

Если ребенок не отваживается хотя бы на минуту разозлиться на родителей (за то, что они отдают его в детский сад; за то, что он вынужден проводить там слишком много времени) или не считает себя вправе испытать раздражение по отношению к воспитательнице («Почему она других детей любит больше, чем меня?»), он начинает ненавидеть себя. Все дело в том, что существовать рядом с людьми, которых ты ненавидишь, да еще быть от них зависимым, совершенно невыносимо, ведь тогда они становятся опасными монстрами, от которых можно ожидать всего. Дети верят в магическую силу своих чувств, в том числе любви и ненависти, и поэтому опасаются наказания за свои чувства. Если ребенка не разубедить, он может действительно поверить в то, что его не любят и потому отдают в детский сад. «Я бы лучше пошел с мамой на работу или с папой на его стройку! Но они не хотят брать меня с собой, потому что хотят от меня отделаться. Они не любят меня, потому что я просто не достоин любви...» Или что-то в этом роде. Но когда ненависть оборачивается против собственной персоны, дело неизбежно заканчивается болезнью. Неврозы — цена вытесненной агрессивности.

 

Существует еще одна стратегия: ребенок стремится всегда и во всем быть самым лучшим: «Может быть, тогда меня будут любить!» Но если такое стремление переходит социально приемлемые границы, о любви как раз уже не может быть и речи, наоборот, «выскочек» не любят. И мир становится в глазах этих людей черствым и жестоким: «Чем больше я стараюсь, тем меньше признания я вижу!»

 

«Лучше критика, чем вообще никакого внимания!» — это еще одна стратегия. Чуть ли не в каждой группе есть ребенок, который постоянно мешает, разыгрывает разного рода «клоунады», не слушается, и когда мы говорим, что это не иначе как способ привлечь к себе внимание, мы недалеки от истины. Но способны ли мы понять, что за таким навязчивым поведением скрывается глубокое одиночество? Фигдор рассказывает о девочке, мама которой заболела раком. Бедная женщина, будучи во власти мыслей о собственной смерти, была просто не в состоянии думать о дочке. Кроме того, она верила: чем меньше уделять ребенку внимания, тем лучше будет он подготовлен к жизни. Она то и дело отправляла девочку пожить к родственникам, и та, казалось, действительно оправдывала ее теорию: это был на редкость самостоятельный ребенок. Но в душе этот ребенок был чудовищно одинок. Тогда, чтобы преодолеть свое одиночество и связанный с ним внутренний страх, граничивший с паникой, девочка развила стратегию доминантного, постоянно мешающего ребенка: «Пусть меня лучше ругают, зато не забудут о моем существовании...»

 

Некоторые дети от страха регрессируют, они как бы снова превращаются в младенцев («Когда я был совсем маленьким, все любили меня и заботились обо мне, а теперь меня никто не любит») и начинают, как когда-то, мочиться в постель.

 

Все дети исследуют свое тело и время от времени играют со своими гениталиями. Если же ребенок начинает целенаправленно мастурбировать, постепенно теряя интерес к внешнему миру, это тоже говорит об одиночестве: «Если никто не желает сделать для меня хоть что-то хорошее, если никто меня не любит, то я по крайней мере сам...»

 

Психосоматические заболевания — также результат массивных страхов. У детей в этих случаях может начаться заикание, появляются боли в желудке, мигрени.

 

Страх — плохой помощник, особенно когда речь идет об учебе. Не стоит торопиться характеризовать ребенка как глупого или неспособного, надо вначале посмотреть, как выглядит его душевная жизнь. Фигдор объясняет это на простом примере: представьте, что вас привязали к рельсам, и вы в страхе ожидаете поезда. Сможете вы в этот момент спокойно читать книжку или учить английский? Так же точно чувствует себя ребенок, обуреваемый страхами.

 

Когда страхи слишком велики, они подвергаются вытеснению, то есть становятся бессознательными. Тогда нашей власти над ними уже нет, и психическое развитие ребенка сильно затормаживается. Хуже всего девочкам, поскольку под влиянием наших культурных представлений о том, какой должна быть женщина, и соответствующего этим убеждениям воспитания им приходится в гораздо большей степени вытеснять свою агрессивность.

 

Чем можно помочь ребенку?

 

Первое и самое главное: мы должны вербализировать за детей их чувства. Пусть воспитательница вместо такого распространенного: «Прекрати валять дурака!» скажет: «Расскажи, что тебя мучает, миленький. Ты, наверное, боишься, что мама тебя больше не любит и поэтому отдает тебя в сад? Но ты сильно ошибаешься!..» Страхи ребенка смягчатся, и он будет в состоянии чем-нибудь заняться. Маленький ребенок не в состоянии сказать, что именно его мучает, — ведь он сам этого не знает, его страхи не имеют названия. Поэтому мы должны находить нужные слова: «Ты почему плачешь? Думаешь, что мама забыла тебя в детском саду и больше не придет за тобой?», «Тебе нехорошо оттого, что ты чувствуешь себя одиноким?»

 

Такая вербализация чувств играет роль свого рода терапии. «Счастье — это когда тебя понимают», не так ли? И это верно не только по отношению к детям. За «советами» лучшей подруги: «Не бери в голову», «Успокойся!», «Перестань об этом думать» — скрывается, по сути, обычное пренебрежение. Таким образом тебе говорят, что твои переживания — это пустяки, на самом же деле они — это ты, какой (какая) ты есть, и тот, кто не принимает всерьез твои чувства, не принимает всерьез тебя. А когда нас не принимают всерьез, это ранит душу.

 

Если ребенок внешне спокоен, это еще не гарантия, что с ним все в порядке. Слишком часто бывает, что как раз тихие дети страдают больше всего. Ребенок должен уметь выражать свои страхи, он просто обязан быть в определенной степени непослушным и агрессивным: это признак того, что он способен чувствовать, чего ему хочется. Дети, подавляющие свои чувства, в будущем заплатят за это болезнью.

 

Это естественно, что все чужое внушает страх — особенно детям, ведь у них еще так немного жизненного опыта. Поэтому нельзя ожидать, что ребенок бесстрашно и без всяких проблем будут ходить в детский сад. Задача воспитателей — помогать им в преодолении страхов и в приобретении позитивного опыта.

 

Взрослым хорошо знакомо ощущение внутреннего присутствия дорогого человека, которого нет рядом. Скажем, я поехала в отпуск одна, мой любимый остался дома. Если у нас все хорошо, если я уверена в его любви и верности, то хотя и буду сожалеть, что мы не можем вместе насладиться этим чудесным закатом, зато, сидя в романтической таверне и слушая музыку прибоя, я, может быть, напишу ему стихотворение. Или буду мечтать о том, как расскажу ему об этих прекрасных минутах и об этой красоте. Или сделаю специально для него несколько фотографий. Может быть, я буду мысленно с ним разговаривать. Вот это и есть внутреннее присутствие отсутствующей персоны. Но предположим, я так и не дождалась обещанного телефонного звонка, а когда сама попыталась дозвониться, никто не подошел к телефону… В этот момент скорее всего внутренний образ моего возлюбленного улетучится, и я стану переживать, не потеряла ли я его. Вряд ли в таком состоянии я смогу наслаждаться закатом, и романтическая таверна, возможно, превратится в грязную забегаловку, да и весь мир, пожалуй, выцветет, станет тусклым, неинтересным, и я почувствую, как я одинока...

 

Для обозначения того образа матери, который сохраняется в душе ребенка во время разлуки с нею, американский психоаналитик Дональд В. Винникотт ввел термин «внутренняя мать». Чем меньше ребенок, тем быстрее теряется в нем это ощущение «внутренней матери». Дети трех-четырех лет уже в состоянии достаточно безболезненно переносить разлуку с домом, но лишь в том случае, если она не превышает четырех или пяти часов. Дальше уже труднее. И если малыш больше трех-четырех часов вынужден оставаться в саду, страх его возрастает. Ему кажется, что мама забыла о нем, она его больше не любит и не собирается за ним приходить. Тогда он начинает ее ненавидеть, и ничего удивительного, если он выплеснет эту ненависть на воспитательницу, — ведь она, в отличие от матери, в настоящий момент досягаема. Злость, как известно, помогает забыть о страхе.

 

Очень важно, чтобы воспитательница не принимала такие всплески детских эмоций на свой счет. Если ей будет ясно, что именно происходит с ребенком, она не станет на него злиться за «незаслуженную обиду», а спросит: «Ты соскучился по маме? Не стоит волноваться, мама обязательно придет. А сейчас давай поиграем!»

 

Есть еще одна большая проблема. Бывает, родители ссорятся или в семье кто-то болен, тогда ребенок тоже «заболевает». Ведь он не знает, что ждет его дома. Очень важно, чтобы родители делились с воспитателем своими проблемами. Конечно, легко сказать... Часто между родителями и воспитателями царит некая атмосфера взаимного недоверия, а порой и взаимных обвинений, а на пути к взаимопониманию стоит осуждение. Если мать постоянно ожидает услышать за своей спиной пресловутое: «Этот Петя из такой семьи!», конечно, она и рта не раскроет, чтобы рассказать воспитательнице о своих неприятностях.

 

Ни у одного из нас нет таких переживаний и трудностей, каких не было бы и у других. Мы все ссоримся, мы все порой злословим, мы все устаем, мы все любим своих детей и в то же время порой не знаем, что нам с ними делать. Если создать атмосферу понимания этих общечеловеческих трудностей, если воспитательница в состоянии воспринимать их спокойно, без осуждения и предрассудков, то родители с облегчением будут обсуждать с ней свои проблемы. Конечно, это требует времени и сил, но зато потом на протяжении всего дня именно это будет экономить время и силы, ведь воспитательнице будет легче понять, что именно происходит с тем или иным ребенком. И если, допустим, Петя толкает Аню, а воспитательница знает, что родители этого Пети находятся на грани развода или что у Пети умерла любимая бабушка, она сумеет по-другому отреагировать на его поступок. Петя перестанет быть в ее глазах «хулиганом», к которому необходимо принять меры, а станет тем, кто он есть: ребенком, страдающим от своих непомерных страхов, и она скажет себе: «Этот “хулиган” тоже нуждается в утешении».

 

Как можно в детском саду помогать детям преодолевать страхи?

 

Прежде всего очень важно понять, как ребенок воспринимает детский сад. Как принципиально враждебное место, куда его отводят против его воли, или, несмотря на наличие неприятных моментов, там все же много хорошего и радостного? Здесь решающее значение имеют первые дни ребенка в детском саду.

 

Расскажу, как однажды, решив похудеть, я стала посещать курс аэробики. Первое занятие. Никак не могу попасть в такт, каждое движение дается с трудом — музыка отдельно, я отдельно. Стыдно! Смотрю на молодых, загорелых женщин, «танцующих» вокруг меня, сравниваю себя с ними и чувствую себя коровой, от чего плакать хочется. Хотелось сразу уйти, но не тот у меня характер, чтобы бежать с поля боя. Ладно, думаю, уж как-нибудь домучаюсь, но ноги моей здесь больше не будет...

 

В раздевалке одна из юных дам обращается ко мне: «Я вижу, ты неважно себя чувствуешь (в австрийских клубах все на «ты»), тебе кажется, ты хуже всех. Это всем так вначале. Ты бы посмотрела, какой я была коровой, когда первый раз пришла сюда...» Ну уж тут я не поверила, эта хорошо тренированная женщина была лет на двадцать моложе меня, так что титул «коровы» ей у меня не оспорить. Но ее великодушие, да еще поддержанное другими, сыграло замечательную роль. Через минуту мы все смеялись, и, отправляясь с ними в сауну, я подумала: «Нет, мы еще потанцуем!»

 

К чему я это рассказываю? Чрезвычайно важно, как будет встречен ребенок в детском саду, как будет выглядеть его первый день. Начало решает все! Радушие, гостеприимство и приветливость — вот что нужно человеку, переполненному страхами.

 

Обычно новички не падают как снег на голову, воспитательница уже заранее знает, что в группу придет новенький. Поэтому Фигдор советует обставить все, как говорится, по высшему разряду, устроить праздник встречи новичка или даже нечто вроде карнавала, чтобы для других детей это событие тоже стало радостным. И пусть сами дети введут новенького в группу, пусть они покажут ему, где что расположено. Как это все организовать, вам подскажут ваши фантазия и добросердечие. Главное, чтобы ребенок понял: детский сад — это место, где ему рады, где его считают хорошим человеком. Другие дети должны знать, для чего устраивается праздник: чтобы освободить новичка от страха. Пусть они вспомнят и расскажут, как сами чувствовали себя в саду в первые дни.

 

Огромную роль играют ритуалы и символы. Пусть ребенок принесет с собой из дому какую-нибудь любимую игрушку — куклу или медвежонка. У каждого малыша есть свой любимый предмет, который Винникотт назвал «переходным объектом». Во время расставания с матерью эта игрушка как бы перенимает ее функции. В бессознательных фантазиях ребенка это мать, над которой он имеет полную власть, поэтому такие любимые игрушки играют огромную роль в укреплении психики. Причем как раз хорошо, что это бессознательные фантазии, делать их сознательными нет надобности. От этого они могут потерять свое значение, и ребенок лишится важного инструмента преодоления страхов. В саду можно устроить «знакомство» между такими игрушками — как бы познакомить мам.

 

Фигдор рассказывает об одном случае, свидетелем которого он стал, приведя дочку в сад.

 

Одна мать привела своего трехлетнего сына, быстро с ним попрощалась и ушла, а малыш — в рев. Воспитательница взяла его за руку и стала утешать такими словами: «Смотри, это дверь, через которую мама ушла, верно?» — «Да...» — «И через эту дверь она потом вернется обратно». Малыш перестал плакать, посмотрел на воспитательницу, потом на дверь: «Мамина дверь...» — «Да, это мамина дверь!» Он успокоился, а позже то и дело подходил к двери, поглаживая ее и повторяя: «Мамина дверь...» Присутствие чего-то маминого дарило утешение.

 

Фигдор советует детям брать с собой или постоянно иметь в саду мамину фотографию или, скажем, какую-нибудь старую мамину сумку с ее вещами. Пусть ребенок и не будет играть с этими вещами, одно их присутствие действует успокаивающе.

 

Еще раз повторим, символическое присутствие матери имеет огромное значение. Таким образом, мать и воспитательница оказываются как бы одновременно в одном помещении. Говорить с детьми о мамах необходимо, но не всегда легко. Одна воспитательница рассказывала, что не отваживается петь с детьми некоторые песни, потому что те напоминают о мамах и малыши пускаются в рев. Но детский плач — это не всегда плохо. Когда воспитательница говорит с ребенком о маме и тот начинает плакать, это вовсе не означает, что она повинна в его слезах. Как раз наоборот, это говорит, что ребенка уже давно мучили печаль и страхи, а теперь они нашли выход. Это хорошо по двум причинам. Прежде всего, когда человек выплескивает свое горе, ему становится легче. Самое ужасное — это зажимать горе в себе, именно от этого идут все заболевания, нервные и психосоматические. Мы, взрослые, знаем, как важно иметь задушевного друга, готового выслушать тебя, — так почему с детьми должно быть иначе? Представьте, как часто ребенок остается один на один со своими переживаниями: ведь у малышей пока нет задушевных подруг или друзей, с которыми они могли бы поговорить о своих чувствах. А главное, плачущего ребенка можно утешить. Утешение — это уже своего рода «психотерапия». Плохо, когда ребенок своих чувств не показывает: тогда мы не можем знать, что в нем происходит, и он лишает себя шанса на получение помощи.

 

Дома же, наоборот, мама должна говорить с ребенком о детском саде и о воспитательнице. Пусть он и домой берет что-нибудь из детского сада.

 

Все это чрезвычайно важно для развития в ребенке способности поддерживать одновременно отношения более чем с одним человеком, о чем мы уже говорили в прошлой главе. Это расширяет его мир, внушает уверенность и силу.

 

Дети должны иметь право проявлять свою печаль или свое плохое настроение. Они также должны учиться утешать других детей — так им легче переносить, когда кто-то другой находится в центре внимания.

 

Огромную роль в преодолении боли разлуки играют игры и фантазии. Например: «Что мы будем делать, если наши мамы за нами не придут? Мы сами отправимся на поиск, но здесь нас ожидают большие приключения…» Хороший конец, конечно, гарантирован. При этом надо обращать внимание на настроение детей и учитывать их особенности. Подобного рода игры или их содержание нельзя навязывать детям, достаточно задать тему. А дальше они должны дать волю собственной фантазии, потому что именно в фантазиях выражаются их тайные страхи или ожидания, и именно фантазии предоставляют возможность переработки переживаний.

 

Специально оборудованные для символического проявления «негативных», агрессивных чувств помещения также должны помочь детям в преодолении страхов. На больших японских предприятиях можно увидеть огромных резиновых кукол, символизирующих начальника, — это своего рода «шеф для битья». То есть, если ты зол на шефа, ты можешь двинуть этому резиновому по физиономии, с ним все равно ничего не случится. Если уж аккуратные и дисциплинированные японцы позволяют себе такое, то что-то в этом наверняка кроется, пусть даже они делают это не из человеколюбия, а в целях повышения производительности труда. Хорошо известно: когда человек зол, расстроен или испытывает боль от несправедливости, оптимальных результатов от его работы не жди. Так почему бы и нам из любви к нашим детям не воспользоваться этой идеей, чтобы облегчить им их переживания? Фигдор предлагает устраивать в детском саду так называемые «уголки ярости», с подушками и другими предметами, по которым можно лупить, когда ты зол. Об этом подробнее в беседе о детской агрессивности.

 

Любой разговор лучше молчания. Разговор помогает вывести наружу то, что болит внутри. Тогда страх можно разоблачить как несостоятельный, опасения — как не имеющие под собой основы и т. д. Оставаясь внутри, страхи только набирают силу.

 

Детские душевные проблемы должны стать частью нашей работы. Как мы говорили, взрослым надо самим находить слова для детских чувств, ведь маленькие дети еще не умеют этого. Педагогика неотделима от проблем. Она и есть работа над проблемами. Такой педагогики, которая помогла бы избежать этих проблем, не существует! Проблемы — составная часть нашей жизни, поэтому давайте учиться бесстрашно смотреть им в глаза.

 

Мы не можем помешать возникновению детской агрессивности, но можем помочь детям в преодолении страхов, которые и являются причиной агрессивности. И если мы признаём право ребенка на агрессивность, на проявление чувств, то тем самым делаем нечто грандиозное для укрепления его Я, для укрепления его личности. Лишись мы нашей агрессивности, мы потеряли бы способность жить. Мы не смогли бы ни защищать себя, ни учиться, ни добиваться чего-то в жизни.

 

Довольно банальные откровения, но хочется еще раз об этом напомнить. Помешать возникновению агрессивности невозможно, она — вполне здоровое явление. Но она может быть вытеснена, а это, как мы уже знаем, чревато последствиями. Итак, если вы задаетесь вопросом: «Как можно сделать так, чтобы дети никогда не проявляли агрессивности?» — знайте: ответа на такой вопрос нет. Запрещать определенные проявления агрессивности, конечно, необходимо, но делать это надо без осуждения и предвзятых оценок.

 

Правомерен другой вопрос: «Как можно помочь ребенку избежать захлестывающего чувства вины, неизбежного после приступов гнева?» На этот вопрос ответить можно. Дети очень боятся собственных «уничтожительных» фантазий, ведь они верят в магическую силу своих чувств. Когда гнев проходит, ребенок испытывает большой страх перед наказанием. А что, если, после того как он пожелал, чтобы мама или папа исчезли, родители и правда исчезнут и он останется один в этом огромном мире, где все будут его ненавидеть? Прежде всего, повторяем, нельзя воспринимать детские проявления агрессивности как личный выпад против воспитателя, напротив, надо срочно дать ребенку понять, что он своим гневом ничего не разрушил, что мир не рухнул и воспитательница понимает его и продолжает любить. Одним этим уже будет сделано очень много.

 

 

 

Мы с радостью дали бы вам совет, как можно избегнуть конфликтов и проблем в воспитании, но такого совета нет. Проблемы — это хлеб педагогики, хлеб воспитательных будней. Они — наша работа.

 

Давайте с пониманием и добротой относиться также и к себе и не требовать от себя невозможного. Не следует ожидать от себя, что мы все будем делать «правильно», достаточно, если мы все будем делать более или менее хорошо, а главное, по-доброму. По-доброму к детям. По-доброму к себе.

 

Приготовимся к долгому и нелегкому пути...

 


Магистр Диана Видра
хозяйка психологического кафе "Зигизмунд",

автор и перводчик  научных работ по психоанализу и психоаналитической педагогике.

Приглашаем также на сайт:

www.animaincognita.com